|
§ 12. Это воспитание было не односторонее: не ограничивалось одной
частью состава человека — душой или телом, или одной способностью
детской души, но простиралось на всего человека; и при развитии каждой
из сих способностей единственной заботой родителей было воспитание детей
«в наказании и учении Господнем». Что не имело непосредственной связи с
благочестием христианским, то и не входило в состав воспитания.
Глава 1
Образование ума
§ 13. Прежде всего старались напечатлеть в детском уме живое познание
Иисуса Христа. Имя Спасителя дети, так сказать, впивали в себя еще с
материнским молоком. Потому в самых юных летах они безтрепетно
исповедывали это Святое Имя перед мучителями. Одного христианского
мальчика спрашивали: «Откуда узнал ты христианское учение о Едином
Боге?» Он отвечал: «Мать моя научила меня, а она узнала от Бога; Святой
Дух наставил ее на эту истину для того, чтобы она внушила ее мне в моей
колыбели. Когда я питался грудью своей матери, тогда я и научился верить
во Христа».
§ 14. Вместе с понятием об Искупителе, детям внушали и высокое учение
Его о таинствах веры и правилах богоугодной жизни, как то: о едином
Боге, вечной жизни, силе смирения и чистой любви к Богу, обязанности
детей подражать Господу в смирении, иметь страх Божий, почтение к
родителям и старшим, о терпении, прощении обид и незлобии, скромности,
стыдливости, смирении, покорности, молчаливости, благотворительности,
сострадании и целомудрии. Вообще Священное Писание было первой учебной
книгой, так что писатели церковные, говоря о христианских училищах,
называют их «училищами Священного Писания, упражнением в Божественных
Писаниях», а каждый дом и семейство христиан Церковью. «Если вы хотите, —
говорили учители Церкви родителям, — чтобы ваши дети слушались вас, то
приучайте их к Слову Божию». «Душа, предназначенная быть храмом Божиим,
должна приучаться слушать и говорить только то, что возбуждает и
поддерживает страх Божий». «Не драгоценные камни и не шелковые одежды
должны быть предметом любви для детей, но Божественные книги». После
Божественных книг советовали давать им для чтения сочинения святых
отцов. Упражнение в Божественном Писании не только не было противно
детям, но еще воспламеняло в их сердцах такую любовь к Слову Божию, что
они не довольствовались обыкновенным легким чтением Библии, но старались
проникнуть в самую глубину Писания.
§ 15. некоторые из христиан все умственное образование детей
ограничивали одним словом Божиим, воспрещая знакомство с ученостью
язычников. Когда поэтому язычники называли христиан невеждами и
необразованными, христиане, в ответ на эти ругательства, прославляли
ведение Иисуса Христа, поставляя его выше всякой учености. Господь
Христос и Апостолы не предали нам суетных лжеумствований (inanes
fallacias), но простой и открытый ум, охраняемый обыкновенно верой и
добрыми делами. Книги ваши нужно было бы сжечь, потому что в них
рассказывается о множестве ужасных грехов, мерзостей и пороков, и потому
что они развращают невинные сердца.
§ 16. Другие, напротив, не боялись вводить в круг образования
христианского юношества некоторые книги и науки, изучаемые в школах
языческих. «Мы не стыдимся признаться, — говорили они язычникам, — что
удаляем своих юношей от тех учителей, которые учат смешным глупостям
(сomicas levitates) и ямбическим безстыдствам (obcoenitates jambicas) и
не оторым другим предметам, которые могут быть полезными для учителя и
слушателей разве только тогда, если кто, понимая поэмы в философском
смысле (philosophice), будет изъяснять каждую из них приспособительно к
пользе юношей. Но если представят нам таких учителей, которые учат
любомудрию и самым делом упражняют в нем, от слушания таких учителей мы
не хотим удерживать своих юношей».
§ 17. Глубокие и обширные познания не оторых отцов Церкви в
философии, истории, естественных и других науках, равным образом беседы
их с юношами о предметах ученых в духе ученом показывают, что и сами они
не были чужды и детей не хотели отчуждать от учености, лишь бы она не
сопровождалась вредом для веры и христианского благочестия. Поэтому во
многих училищах и семействах позволяли детям учиться поэзии, музыке,
философии, языкам, гражданским и другим полезным наукам. Свт. Василий
Великий даже советовал юношам знакомиться с сочинениями поэтов,
историков, ораторов и вообще читать те сочинения писателей языческих, из
которых можно извлечь какую-нибудь пользу и назидание для души. Он
смотрел на чтение сих сочинений, как на приготовление к упражнению в
Божественном Писании и средство к лучшему уразумению его. При этом
особенно советовал читать Гезиода, Гомера, Феогнида, Продика и вообще
тех писателей, которые хвалят добродетель и порицают порок. (Этим легко
примиряется видимое, мнимое разногласие древних христиан о науках, не
принадлежащих к кругу наук богословских. Те, которые чуждались и детей
отчуждали от наук первого рода, чуждались собственно не науки, но
злоупотребления науки, сочинений, основанных на ложных началах и
направленных не к христианским целям).
§ 18. Умственная деятельность воспитателей и воспитываемых не
ограничивалась исключительно созерцательными предметами веры и науки.
Необходимость жить в теле, на земле, и в обществе существ
телесно-духовных низводила их и в круг житейских положительных знаний,
необходимых для жизни земной, телесной. Посему и в домах и в
общественных училищах учили детей «нужным для жизни художествам,
ремеслам и рукодельям».
§ 19. Впрочем, все светские и житейские науки были уже предметами
второстепенными, а главным и первым предметом образования было учение
христианское. «Всему нужно предпочитать попечение о детях и воспитание
их в учении и наказании Господнем, — говорил свт. Иоанн Златоуст. — Если
сын твой выучился прежде всего быть любомудрым, то он приобрел
богатство, большее всякого богатства. Уча его внешнему учению и
искусству приобретать богатство, ты не доставишь ему такой пользы, какую
доставишь научив искусству презирать богатство. Ибо богат не тот, кто
обладает большим богатством, но кто ни в чем не имеет нужды. Вот чему
учи своего сына. — Не спрашивай, как сделать его известным, знаменитым
по внешней учености и славным, но старайся научить его презирать славу
жизни сей. Чрез это он будет славнее и знаменитее. А этому можно
научиться не от учителя и не через искусство, но из Слова Божия. Не
думай, как сделать его оратором, но учи его любомудрию. Ибо нет никакого
вреда, если первого и не будет; если же не будет последнего, то не
будет никакой пользы и от ораторского искусства. Не язык его изощряй, но
очищай сердце. Говоря это, я не запрещаю тебе образовать твоего сына,
но запрещаю исключительно заботиться об этом образовании».
Сообразно с целью христианского воспитания, науки естественные,
опытные и умозрительные преподавались только достаточно утвержденным в
учении христианском. Притом их позволяли изучать не как предмет одного
любопытства, не по страсти к приобретению познаний, и не для славы и
корысти, но только по той мере, в какой знание их было нужно и полезно
для добродетели и для Церкви. Во всех других случаях оные науки
почитались неприличными для христианина, излишними и даже вредными. Того
почитали несчастным, кто знает все и не знает Бога; того, напротив,
блаженным, кто знает Бога, хотя бы и не знал ничего другого.
ГЛАВА II
Образование воли
§ 20. Умственное образование служило не целью само для себя, но
средством к другой, высшей цели. Эту цель составляло утверждение воли
детей в правилах благочестия и укоренение навыка к христианским
добродетелям: «Нужны добрые нравы, — говорил свт. Иоанн Златоуст, — а не
способность учить; скромная жизнь, а не речь сильная; дела, а не слова.
Учить правилам святой веры и жизни, «воспитывать в наказании добром, не
книжному точию разумению, но и Божию страху, иже есть премудрости
начало, поучать и наставлять на всякую добродетель», — было первым
упражнением воспитателей. «Не отнимайте рук ваших от сыновей и дочерей
ваших, — говорили им учители Церкви, — но от колыбели учите их страху
Господню».
§ 21. Не приводя здесь всех нравственных наставлений, какие давались
детям их родителями, воспитателями и учителями Церкви, заметим, что все
они вытекали из духа веры Христовой, как видно, например, из наставлений
св. Киприана. «Будь для детей твоих таким отцом, — говорил он, — каким
был Товит. Давай им такие же полезные и спасительные советы, какие он
давал своему сыну, говоря: «Во все дни помни, сын мой, Господа Бога
нашего и не желай грешить и преступать заповеди Его. Во все дни жизни
твоей делай правду и не ходи путями беззакония… Из имения твоего подавай
милостыню, и да не жалеет глаз твой, когда будешь творить милостыню. Ни
от какого нищего не отвращай лица твоего, тогда и от тебя не отвратится
лице Божие. Когда у тебя будет много, твори из того милостыню, и когда у
тебя будет мало, не бойся творить милостыню и понемногу… Берегись, сын
мой, всякого вида распутства… люби братьев твоих и не превозносись
сердцем пред братьями твоими и пред сынами и дочерями народа твоего,
чтобы не от них взять тебе жену… Плата наемника, который будет работать у
тебя, да не переночует у тебя, а отдавай ее тотчас: и тебе воздастся,
если будешь служить Богу. Будь осторожен, сын мой, во всех поступках
твоих и будь благоразумен во всем поведении твоем. Что ненавистно тебе
самому, того не делай никому. Вина до опьянения не пей, и пьянство да не
ходит с тобою в пути твоем. Давай алчущему от хлеба твоего и нагим от
одежд твоих; от всего, в чем у тебя избыток, твори милостыни, и да не
жалеет глаз твой, когда будешь творить милостыню. Раздавай хлебы твои
при гробе праведных, но не давай грешникам. УКвсякого благоразумного
проси совета, и не пренебрегай советом полезным. Благословляй Господа
Бога во всякое время и проси у Него, чтобы пути твои были правы и все
дела и намерения твои благоуспешны, ибо ни один народ не властен в
успехе начинаний, но Сам Господь ниспосылает все благое и, кого хочет,
уничижает по Своей воле. Помни же, сын мой, заповеди мои, и да не
изгладятся они из сердца твоего!» (Тов. 4: 5, 7, 8, 12-19)».
§ 22. Вообще, о нравственном образовании детей древние христиане
заботились гораздо более, нежели о внешнем их счастии, — «воспитывали их
благочестием более, нежели млеком». «Мы должны думать преимущественно о
том, как сделать детей своих благочестивыми и добродетельными», —
говорили они.
ГЛАВА III
Образование сердца
§ 23. Образование ума и воли мертво, безплодно, если не усвоено
сердцем и не укоренилось в нем. Посему бдительный взор
древнехристианских детоводителей был обращен не на ум только и волю
детей, но и преимущественно на сердце. Св. Ириней, уже в глубокой
старости, рассказывал, что обстоятельства того времени, когда, еще
будучи мальчиком, находился при св. Поликарпе, он помнил гораздо лучше,
нежели что случилось с ним недавно. «Ибо изучаемое нами в детстве, —
говорил он, — как бы врастает в нашу душу и тесно соединяется с ней. Я
помню самое место, где сидел и учил св. Поликарп, время, когда он
приходил и уходил, образ его жизни, вид тела, беседы с народом, рассказ
об обращении его с Иоанном и прочими мужами, видевшими Господа; могу
помнить, как он пересказывал речи их, что слышал от них о Господе, о
делах Его и учении. Все это, по милости споспешествующего мне Бога, я
тщательно замечал тогда, замечал не на бумаге, но на сердце, и всегда
искренно повторяю в уме моем».
§ 24. Предметом внимания воспитателей относительно детского сердца
было то, чтобы к добрым естественным потребностям и расположениям
сердца, именно: чувству истины, добра и красоты привить силу благодати,
подавить в нем врожденное расположение к злу и предохранить его от
вредных посторонних влияний. К прирожденному душе чувству истины, под
влиянием воспитателей, как мы уже видели, прививалась живая вера в
Иисуса Христа и Его учение. Потребность и чувство добра развиваемы были в
христианскую любовь к Богу и ближнему. Потребность и чувство красоты
питаемы были, как увидим ниже, предметами Божественными. Естественное
чувство любви к себе самому не было простираемо далее простого
удовлетворения существенно необходимых потребностей тела и внешней
жизни, и удовольствий невинных и позволительных. Все предметы и все
наставления древнехристианских детоводителей, касающиеся образования
сердца в двух последних отношениях, можно выразить словами Писания: «Не
любите мира, ни яже в мире: аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем:
яко все, еже в мире, похоть плотская и похоть очима и гордость
житейская» (1 Ин. 2:К15?16). «Скрывайте… себе сокровище на небеси… ту
будет и сердце ваше» (Мф. 6: 20-21).
§ 25. Развитие чувства красоты и удовлетворения прирожденной сердцу
потребности высокого и прекрасного начиналось, а для многих и
оканчивалось созерцанием, изучением и усвоением предметов Божественной
веры. Это — молитва, чтение священной поэзии, пение Давидовых псалмов и
христианских гимнов, в коих изображалось Вечное Существо и Спаситель
мира. «Учите сыновей и дочерей ваших таким песням, — говорил свт. Иоанн
Златоуст, — пусть они поют их не только за прялкой и другими работами,
но и за столом, и пр.».
§ 26. У древних христиан почти вся жизнь, исключая немногие часы сна,
проходила в молитве, чтении Писания, и пении псалмов и гимнов. Посему
можно сказать, что весь детский возраст был почти непрерывным
упражнением в созерцании Божественной красоты. Только это общее
упражнение было не школьное изучение форм и образцов изящного, но самое,
так сказать, вкушение Божественной красоты сердцем, восторженная
молитва; оно было уделом не не оторых только избранных, но простиралось
на всех и каждого.
§ 27. Впрочем, высокие образцы слова, дошедшие до нас от первых
времен христианства, наружное величие и внутреннее благолепие древних
храмов, торжественность тогдашнего богослужения, прямые указания древних
и позднейших историков и наставления святых отцов, касающиеся
образования юношества, показывают, что и искусство, в собственном смысле
сего слова, не было исключено у древних христиан из круга предметов
домашнего и общественного образования детей. Музыка, живопись,
красноречие, поэзия, зодчество, служившие украшением храмов и средством
то к выражению, то к возбуждению благочестивых чувствований сердца,
были, в то же время, и в домах и в училищах предметом изучения и
упражнения для детей.
§ 28. Это искусство было самое чистое и возвышенное. Оно не
замыкалось само в себе, как начало, цель и средство для самого себя, не
было плодом роскоши, предметом услаждения, игрушкой прихотливого и
изнеженного вкуса. Оно имело целью, с одной стороны, представлять
Божественную красоту в вещественных, только ее достойных формах, и
выражать благочестивые чувствования христианского сердца; c другой,
служить священным орудием служения благочестию и Церкви и средством к
возбуждению и поддержанию благочестия.
§ 29. На той степени, на какой выходит из пределов, назначаемых этими
целями, искусство было порицаемо и воспрещаемо детям. Так, например,
относительно музыки, Климент Александрийский говорит: «Можно допустить
скромную и целомудренную музыку (harmoniae); напротив, гармонии
сладострастные и изнеженные (molles et enerves) нужно устранять как
можно далее от нашего ума (cogitatione), который должен быть
мужественным и крепким: потому что злохудожественными переливами и
перекатами голоса (improbo flexuum vocis artificio) они располагают к
изнеженной и недеятельной жизни, тогда как степенное и скромное пение
подавляет расположение к нетрезвости и дерзости.
§ 30. Такое высокое понятие древних христиан о характере, назначении и
отношении искусства к воспитанию поставляло его почти в совершенную
противоположность с искусством языческим. На искусства языческие,
которыми так гордился древний мир, полагая в них верх образования, как
то: противные целомудрию песни, сладострастную и изнеженную музыку и
пляску, — благочестие христиан взирало как на действия диавола, и потому
как на совершенно несогласные с достоинством звания вообще христианина
и, в частности, состоянием детского возраста. Поэтому языческое
искусство, противное доброй нравственности, было совершенно изгнано из
христианских училищ и исключено из состава воспитания. «Мы никогда не
назовем свободными искусствами, — говорили древние христиане, —
суетность, безумие, ложь, надутое пустословие и гордые заблуждения
несчастных людей, не познавших благодати Божией через Иисуса Христа,
которая одна освобождает нас от тела смерти сея». «Нам заповедано
удаляться от всего постыдного». «Мы ни словом, ни зрением, ни слухом не
участвуем ни в буйстве цирка, ни в жестокости битвенной площади, ни в
суете Клиста (галерея или крытое место, где борцы сражались в дурную
погоду)». «Благочестие тем более подлежит опасности, и тем более нужно
опасаться разврата там, где пляска прикрывает другие нескромные
удовольствия. Посему все девы Божии должны удаляться от нее».
§ 31. Не одни искусства, но и самые игры младенчествующего возраста
под влиянием христианских детоводителей были направляемы и оживляемы
духом христианского благочестия. ВКсамых играх дети делали то, что
видели в церкви, «правом отроческим подражающе священным служителям
Божиим и подобящися им». Иные дети в самом отрочестве, не показывая в
себе ничего отроческого, отличались благонравием старческим, ненавидели и
оставляли игры, свойственные неразумному возрасту, употребляя
«остававшееся от учения время не на игры детские, но на чтение
Богодухновенных книг и молитву в церкви».
ГЛАВА IV
Способ действования воспитателей относительно тела и внешнего состояния детей
§ 32. Область сердечных чувствований и движений простирается не на
душевные только силы, но и на потребности, во-первых, тела и, во-вторых,
внешней жизни. Поэтому древнее детоводительство, имевшее целью
насаждение страха Божия в детском сердце, обнимало в то же время и
телесную и внешнюю сторону детской жизни.
В первом отношении воспитатели старались исключительно о том, чтобы
образовать детское тело в достойное орудие духа, посвящаемого ими Иисусу
Христу. Поэтому и детей приучали смотреть на тело, как на временное
орудие духа, подчинять тело господству духа, оставлять на долю тела
только удовлетворение его существенных потребностей, необходимых для
поддержания и продолжения телесного существования, и соблюдать строгую
умеренность и простоту в пище, питии, сне, одежде и вообще внешнем
поведении.
§ 33. Относительно пищи и пития, — предохраняли детей от сластолюбия,
лакомства, роскоши и неумеренности, предлагая им пищу, легкую для
желудка, простую, безыскусственную, не многосоставную, полезную для
укрепления телесных сил, вообще более удовлетворяющую потребности
поддержания жизни и здоровья, нежели прихотливому вкусу, и безвредную
для благочестивой деятельности духа. Приучаемые к умеренности и
воздержанию дети не скучали скудным столом и довольствовались овощами,
рыбой, водой, воздерживаясь от мяса и даже молока, сыра, яиц, яблок и
других садовых плодов, которые более всего нравятся детям.
§ 34. Такая же скромность, умеренность, простота и естественность
наблюдаема была и в одежде. Одежда, по мнению древних христиан, имеет и
должна иметь только две цели, с которыми и должна быть сообразна,
именно: содержать тело в надлежащей теплоте, защищая его от вредного
влияния воздуха, и прикрывать неприличные части тела и тот стыд, который
грехи навлекли на человеческий род. Посему одежда для блеска и пышности
не могла быть допущена и введена в употребление для детей. «Смотри, —
говорит один учитель Церкви матери семейства, — смотри, чтобы дочь твоя
не привыкла играть золотом и пурпуровой одеждой. Ее одежда должна быть
сообразна с достоинством Того, Кому ты посвятила ее как христианку.
Лица, посвященного Христу, не украшай румянами и притираньями, не
стесняй шеи золотыми и жемчужными ожерельями, не обременяй головы
драгоценными каменьями, не подделывай цвет волос. У нее есть такие
жемчужины, продав которые она купит жемчужину самую драгоценную». «Мы в
телесной красоте не поставляем добродетели; однако приятности от нее не
отнимаем: поскольку скромность, изливая на лице стыд, делает его
приятнее. Как художник искуснее живописует на материи хорошей, так и
добродетель в красоте тела яснее выказывает свое сияние. Но это тогда,
когда оная красота не притворная, природная, простая, когда мы облекаем
ее не в драгоценную красивую одежду, но в простую и обыкновенную, дабы
только честность или нужда не терпела никакого недостатка, а к красоте
ничего бы не было прибавляемо».
§ 35. Самый сон, живитель наших сил, допускаем был не для праздности,
бездействия и удовольствия, но единственно как необходимое средство для
восстановления и оживления сил, утомленных дневным бодрствованием, и
только в такой мере, в какой он способствовал к достижению сей цели.
Посему детское ложе было простое, не мягкое, чуждое искусственных и
богатых украшений, способствующее к скорейшему пищеварению и легкому,
непринужденному пробуждению. Сон дозволяем был легкий, не
продолжительный и не простирающийся далее требования природы, да и тот
был прерываем призыванием кКмолитве.
§ 36. Воспитатели не оставляли без внимания и наружного вида и
положения своих воспитанников. Они заботились, чтобы и в самой
наружности детей выражалась христианская красота души, украшенной
радостью, правдой, благоразумием, мужеством, умеренностью, любовью к
добру и стыдливостью, которых приятнее нет ничего. Ни «на лице, ни в
другой какой-либо части тела юноши, — писал св. Климент Александрийский,
— не должно быть ни малейшего признака изнеженности: ни в движениях, ни
в положении тела его не должно быть ничего, что безобразило бы великий и
возвышенный дух». Скромность надлежит наблюдать и в самых телодвижениях
наших. Похвальна походка, когда она имеет в себе вид важности и знак
спокойного духа, и когда притом в ней нет притворства, когда она —
чистая и простая. Движение должно быть управляемо самой природой.
«Скорую походку я не считаю делом честным, разве когда требует того
какая-либо опасность или нужда: ибо те, которые спешат, запыхавшись
кривляют ртом, и если делают это без достаточной причины, то,
справедливо, спотыкаются и падают… некоторые и тихо ходя, подражают
телодвижениям комедиантов, и как бы не оторому колебанию машин и статуй,
так что при каждом шаге, по-видимому, наблюдают не оторую меру. Я не
одобряю в последних как бы изображение статуй, а в первых как бы падение
и разрушение вырезанных идолов».
«Скромность и приятность должны быть наблюдаемы не только в делах, но
и в словах, дабы ты в сих последних не превзошел меру и не высказал
чего неприличного. Ибо слова наши суть зерцало нашего ума. Самое
произношение должно быть растворено учтивостью, дабы грубо выговоренная
речь не скучна была слуху другого. В самом пении первая наука есть
скромность, как и во всяком роде речи».
«Самый голос должен быть не слабый, прерываемый подобно женскому, как
многие привыкли подделывать его, чтобы придать себе более важности, но
должен заключать в себе не оторый образец и правило мужества… Не одобряя
излишней нежности и притворства в голосе и телодвижении, я не хвалю и
грубости в оных: надлежит подражать природе… Более всего надлежит
опасаться, чтобы из уст наших не вышло чего-нибудь срамного».
§ 37. «Юная девица должна иметь лицо чистое, брови не нахмуренные (не
опущенные вниз), взор ни потупленный, ни обращенный вверх; ее шея не
должна быть слишком нагнута и склонена к спине; члены тела должна она
иметь не в небрежении и расслаблении, но держать их прямо и в должном
напряжении. Она должна быть каждую минуту готова слушать и хорошо
помнить то, что ей говорят. В движениях и положении ее тела не должно
быть ничего, что могло бы подавать какую-либо надежду нецеломудренным и
безстыдным людям. На ее лице должна выражаться стыдливость и своим
взором она должна держать мужчину в почтительном от себя отдалении. Она
совсем не должна и знать тех модных лавок, в которых продаются
благовония, золотые вещи, дорогие материи и тому подобное».
§ 38. Заботясь о сохранении здоровья и крепости тела детей, о
предотвращении духа от изнеженности и расслабления и постоянном
сосредоточении и напряжении их внимания, воспитатели учили детей
содержать тело в надлежащей деятельности. Предметом сей деятельности,
кроме бдительного упражнения в молитве, исключительно служили домашние и
общественные обязанности, нужды и отношения, соответствующие полу,
состоянию, предположенному роду служения в обществе и будущему образу
жизни частной. Отличительным ее свойством была сообразность с здравым и
целомудренным умом, строгая подчиненность правилам христианского
благочестия и приспособленность к укреплению тела в той мере, в какой
безвредно и даже полезно это для поддержания и укрепления благочестия в
душе. «Юношам нужно иметь телесное упражнение, — писал Климент
Александрийский. — Не будет никакого зла, если они будут упражнять свое
тело в том, что полезно для здоровья, питает желание и ревность к
похвале, и не только образует тело, но украшает и дух, — лишь бы
подобные занятия не отвлекали их от лучшего». Сей детоводитель советует
даже принадлежащим к благородному сословию не чуждаться и не считать
неприличными простых занятий, относящихся к домашнему обиходству, как
то: копать землю, ходить за водой, приготовлять дрова, — указывая в
пример на святых патриархов, которые в молодых своих летах, несмотря на
богатство и знатность, не считали для себя унижением пасти овец (Быт.
30: 36) и заниматься хозяйством (Быт. 26: 12). Не презирая так
называемых черных работ и занятий, он в то же время не унижает и не
возбраняет тех телесных упражнений, которые в его время были в
употреблении образованного юношества, как то: борьбу, игру в шары,
прогулку пешком и чтение книг вслух, «лишь бы эта борьба, которую я
допускаю, — говорил он, — производилась не для безполезного состязания и
не из желания суетной славы, но для укрепления жизненных сил. Нужно
иметь телесные упражнения не для того, чтобы выказать свое искусство в
этом, но чтобы доставить нужное движение и гибкость шее, рукам и
чреслам».
«От телесных трудов и упражнений не нужно отклонять и женского пола.
Но женщин не следует побуждать к упражнениям, свойственным мужскому
полу. Их дело: прясть, ткать, готовить и подавать кушанье, смотреть за
приличием и чистотой одежды, наблюдать за порядком дома, подавать
милостыню нищим и этими занятиями поддерживать умеренное здоровье своего
тела».
«Впрочем, во всех телесных упражнениях нужно знать меру: не нужно
быть ни совершенно праздным и бездейственным, ни через меру предаваться
трудам, поелику сколько похвален и полезен для здоровья труд умеренный,
столько же вреден и неодобрителен труд неумеренный».
§ 39. Главные стороны внешней жизни суть: служение обществу,
дружественные домашние сношения и утверждение личных прав и
благосостояния в обществе. Не устраняя от всего этого, детоводители
приучали своих питомцев искать тут не личного чувственного удовольствия и
не низкого своекорыстия, но назидания для их собственной души и средств
быть истинно полезными для других. Детская душа, можно сказать,
сосредоточивала в себе внимание воспитателей. «Мы, — говорил свт.
Василий Великий юношам, — не называем благом того, что приносит
какую-либо пользу только в этом веке. Когда мы не имеем земных благ,
тогда и не желаем их, а имея, не останавливаем на них внимания, но далее
простираем свои надежды, и делаем все, что нужно, для стяжания другой
жизни. Поэтому и говорим, что нужно всеми силами искать тех вещей,
которые могут нам содействовать к достижению оной жизни; а что не
относится к ней, то презирать, как не имеющее никакой цены».
§ 40. Посему удовлетворения естественной человеку потребности
общежития и дружелюбия учили детей искать в общественных молитвенных
собраниях, на вечерях, которые именем и сущностью означали любовь, в
принятии в свой дом и угощении странных, в жилищах бедности и несчастья,
в обществе людей добрых, благочестивых и благоразумных. Но языческие
собрания и общества, которые имели целью услаждение чувственности и
удовлетворение корыстных желаний, были воспрещаемы детям и юношам.
§ 41. Обезпечение будущего земного благосостояния также не было
главным предметом внимания при воспитании детей. «Мы должны думать не о
том, — говорили воспитатели, — как бы оставить нашим детям золото и
имущество, но о том, как бы сделать их благочестивыми и
добродетельными». «Если ты заботишься о приобретении своим детям более
земного, нежели небесного наследства, — писали святые отцы Церкви
родителям, — то вручаешь их более диаволу, нежели Христу, и делаешь
сугубое преступление, именно: не предуготовляешь своим детям помощи Бога
Отца и даешь им повод любить более наследство, нежели Христа». «Передай
Богу твое имущество, которое бережешь ты для наследников. Пусть Он
будет для детей твоих и опекуном и надзирателем и защитником против обид
временных». «Всему нужно предпочитать воспитание детей в учении и
наказании Господнем, — говорил свт. Иоанн Златоуст. — Если сын твой
прежде всего научен быть любомудрым, то он приобрел богатство, большее
всякого богатства. Ибо, научив его внешнему учению и искусству
приобретать богатство, ты не доставишь ему такой пользы, какую
доставишь, научив его искусству презирать богатство. Ибо богат не тот,
кто обладает большим богатством, но тот, кто не имеет ни в чем нужды».
§ 42. Наконец, и на все внешние достоинства, права личности,
гражданские отличия, степени общественной жизни, уважение и честь в
глазах других, детоводители учили смотреть своих питомцев как на вещи
относительные, имеющие достоинство только при внутренней чести и
совершенстве, и как на внешние средства христианских добродетелей,
предпочитая им честь и славу перед Богом. Один мучитель, осудив на
мученическую смерть юную девицу, которая происходила от благородных и
богатых родителей, спрашивал ее: «Если ты знаменитого рода, то зачем
носишь худую одежду, как рабыня?» Святая отвечала: «Я Христова рабыня, и
потому ношу рабский образ». Кинтиан (имя мучителя) сказал: «Как же ты
называешь себя рабыней, если происходишь от благородных родителей?» —
«Наше благородство и свобода состоит в том, — отвечала мученица, — чтобы
работать Христу».
§ 43. Вообще при воспитании детей было руководительным началом
достоинство и имя христианина, «порядок жизни, пристойный летам,
приличие лица и пола». Так, рассуждая об одежде девицы богатого
состояния, блаженный Иероним говорил ее матери: «Ее одежда должна быть
сообразна с достоинством Того, Кому ты посвятила ее, как христианку».
«Во всяком действии, — говорил другой учитель юности, — должно
наблюдать, что прилично лицу, времени и возрасту. Ибо часто что одному
прилично, то другому несвойственно: одно прилично юноше, а другое
старику; одно прилично в бедствиях, а другое в благополучии».
§ 44. Впрочем, строгость благочестия и христианская духовная
деятельность не были простираемы до совершенного безчувствия, презрения к
благам внешним, до совершенного подавления естественной человеку
потребности телесного благосостояния. Боялись только преобладания сей
потребности над требованиями духа. Воспитатели не чужды были законной
снисходительности относительно детского возраста, не простирая ее до
поблажки и делая строгое различие между удовольствиями позволительными и
не позволительными. «Должно любить правду, — говорит один учитель
Церкви, — но в этой любви есть степени. Первая степень — не предпочитать
любви к правде ничего приятного. Ибо, по самому устройству нашей
природы, услаждают нашу слабость некоторые предметы, например, пища и
питие услаждают алчущих и жаждущих; услаждает нас свет солнца, луны,
звезд; услаждает звучный голос, сладкая песнь, хороший запах. И между
предметами, доставляющими удовольствие чувствам телесным, есть предметы
позволительные. Ибо взорам нашим доставляют удовольствие, например,
величественные явления природы. Слух услаждается приятным пением
священной песни: это позволительно. Обоняние услаждается цветами и
ароматами, — это творение Божие; но то же обоняние услаждается фимиамом
на жертвенниках демонов; то позволительно, это не позволительно. Вкус
услаждается незапрещенной пищей и услаждается пирушками от
святотатственных жертвоприношений. Первое позволительно, второе не
позволительно. Видите, что для самых чувств тела есть позволительные и
не позволительные удовольствия. Правда должна услаждать нас так, чтобы
препобеждала и самые позволительные удовольствия».
Таким образом, благочестивые воспитатели не оставляли в детях ни
одной силы, ни одной способности, ни одной стороны собственному ее
стремлению, случаю и вредному влиянию языческих обычаев, но проливали
свет веры и благочестия на самые сокровенные изгибы их сердца, дабы
наследственная сила греха не могла каким-либо незаметным образом пустить
отрасли и заразить своим влиянием те силы детской души, на которые не
был бы обращен взор воспитателей. Христианское дитя первых времен Церкви
можно уподобить музыкальному орудию, струны которого детоводители
настраивали так, чтобы они издавали стройные торжественные звуки
христианского гимна, выражающего веру, надежду и любовь с
самоотвержением.
ГЛАВА V
Плоды воспитания у древних христиан
§ 45. В какой мере старались воспитатели напечатлеть в детских
сердцах веру, любовь и надежду, об этом всего более свидетельствуют
плоды сего старания: повиновение детей, мудрость, благочестие и
происходившая отсюда благодать перед Богом и людьми.
Проповедь Евангелия давала им чувствовать виновность их перед Богом,
своей силой трогала их сердца, возбуждала и питала в них любовь к
исполнению христианских обязанностей. Сердце детей так было проникнуто и
напитано любовью к христианским добродетелям, что даже «умоляли отцов
своих не погашать в них пламени любви ко Христу; девицы, даже достигнув
зрелого возраста, пребывали девами во Христе; юноши, смотря на примеры
других, вступали в иноческую жизнь; жены убеждали своих мужей и мужья
своих жен к молитве», и при всех соблазнах и несчастиях оставались
непоколебимы, и лучше решались принять смерть, нежели отступить от
какой-либо добродетели.
§ 46. Блаженный Августин с благодарным чувством воспоминает о словах
своей матери, которая при конце своей жизни признавалась, что во всю
жизнь не слыхала от него против себя ни одного жестокого или неприятного
слова. Святая Евлалия еще в самом раннем детстве говорила, что спешит к
престолу вечного своего Отца, никогда не пойдет замуж, пренебрегала
всеми детскими игрушками и, несмотря на свою молодость, не хотела
одеваться в богатую одежду, презирала всякие украшения и, находясь в
нежном детстве, показывала в себе зрелый возраст.
|
