Прежде чем отвечать на этот вопрос, я хочу сказать
несколько слов тем, кто говорит, что не нужно «навязывать» детям
религиозных верований.
Религиозная вера не может быть навязана человеку; она не есть
что-либо постороннее человеку, она есть необходимая потребность
человеческой природы, главнейшее содержание внутренней жизни человека.
Когда мы заботимся о том, чтобы ребенок рос правдивым, добрым,
развиваем в нем правильное понятие о красоте, вкус к прекрасному, мы не
навязываем ему чего-либо чуждого или несвойственного его природе, мы
только помогаем ему из самого же себя извлекать, как бы освобождать из
пеленок, в себе самом усматривать те свойства и движения, которые вообще
свойственны человеческой душе.
То же самое нужно сказать и о познании Бога.
По приципу ненавязывания ничего детской душе, мы вообще должны были
бы отказаться от всякого содействия ребенку в развитии и укреплении его
душевных сил и способностей. Мы должны были бы всецело предоставить его
самому себе до тех пор, пока он вырастет и сам разберется, каким он
должен быть и каким нет.
Но этим мы не избавили бы ребенка от посторонних влияний на него, а
только придали бы этим влияниям беспорядочный и произвольный характер.
Возвращаемся к вопросу, почему одни люди до конца дней своих
сохраняют в душе своей постоянную, непоколебимую веру, между тем как
другие теряют ее, иногда теряют окончательно, а иногда с большим трудом и
страданиями возвращаются к ней?
В чем заключается причина этого явления? Мне кажется, это зависит от
того, какое направление принимает внутренняя жизнь человека в его раннем
детстве. Если человек, инстинктивно или сознательно, сумеет сохранить
правильное соотношение между собой и Богом, он не отпадет от веры, если
же собственное «я» займет в его душе неподобающее ему первенствующее и
господствующее место, вера в душе его затмится. В раннем детском
возрасте собственная личность обычно еще не становится на первом месте,
не делается предметом поклонения. Почему и сказано: если не обратитесь и
не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. С годами собственная
личность все более и более возрастает в нас, становится центром нашего
внимания и предметом нашего угождения.
И эта в себе самих сосредоточенная эгоистическая жизнь обычно идет по
двум направлениям - по направлению чувственности, служения телу, и по
направлению гордости, узкому доверию и преклонению перед рассудком
вообще и перед своим собственным в частности.
Обыкновенно бывает так, что то и другое направление не совмещаются в
одном и том же человеке. У одних преобладают соблазны чувственности, а у
других соблазны рассудочности. Чувственность с возрастом переходит
иногда в половую нездоровость, от которой бывают свободны натуры
рассудочные и гордые.
Чувственность и гордость, как два вида служения собственной личности -
это как раз те именно свойства, какие проявлялись, как мы знаем, в
первородном грехе первозданных людей и возвигли преграду между ними и
Богом.
То, что случилось с первозданными людьми, происходит и с нами.
Нездоровое направление нашей внутренней жизни с детства, приводящее к
развитию в нас или чувственности, или гордости, загрязняет чистоту
нашего внутреннего, духовного зрения, лишает нас возможности видеть
Бога. Мы отходим от Бога, остаемся одни в своей эгоистической жизни, со
всеми вытекающими отсюда последствиями.
Таков процесс нашего отпадения от Бога.
У тех же людей, которым удается сохранить правильное соотношение с
Богом, процесс развития эгоистических, чувственных и гордостных
расположений встречает преграду в памяти о Боге; они берегут в себе и
чистосту сердца и смирение ума; и тело и ум у них вводятся в свои
границы их религиозным сознанием и долгом. Они смотрят на все
возникающее у них в душе как бы с некоторой высоты своего религиозного
сознания, производят надлежащую оценку своим чувствам и стремлениям, и
не позволяют им овладевать собой бесконтрольно. При всех постигающих их
соблазнах они не теряют основное религиозное направление их жизни.
Таким образом задача и трудность религиозного руководства заключаются
в том, чтобы помочь ребенку, а затем юноше или девушке сохранить
правильное соотношение между собой и Богом, не дать развиваться в себе
соблазнам чувственности и гордости, которыми засоряется чистота
внутреннего зрения.
Вспоминая свою молодость я должен сознаться, что именно указанным
мною внутренним процессом произошла во мне в 13-ти /14-тилетнем возрасте
утрата религиозности. Развивавшиеся во мне влечения чувственности и
чрезмерное доверие к уму, гордость рассудочности мертвили мою душу. И не
я один, многие из моих товарищей страдали тем же. Если бы около нас
нашелся наблюдательный и опытный руководитель и заглянул в нашу душу, то
может быть он нашел бы в ней что-нибудь и хорошее, но главным образом
нашел бы в ней леность, лакомство, лживость, скрытность,
самонадеянность, чрезмерную уверенность в своих силах и возможностях,
критическое и скептическое отношение к чужим мнениям, склонность к
поспешным и необдуманным решениям, упрямство и доверчивое отношение ко
всяким отрицательным теориям и т.д.
Не нашел бы он только в душе нашей памяти о Боге и рождаемой ею внутренней тишины и смирения.
Такого руководителя у нас не было. Наш законоучитель, очень почтенный
протоиерей, едва успевал спрашивать у нас уроки Закона Божия и
объяснять дальнейшее. А эти уроки имели для нас такой же внешний и
безразличный характер, как и все другие уроки. Вне уроков мы не видели
законоучителя. К исповеди, единственной в году, мы относились
малосознательно.
И ничто не мешало нам духовно угасать и мертветь. Протоиерей Сергий Четвериков
|